Когда Филипу исполнилось тринадцать, мать — хвала Господу! — сбежала с каким-то заезжим коммерсантом. Филип с тех пор никогда ее не видел и ничего о ней не знал.
Филип впервые подумал о том, не слишком ли была похожа Миранда в период депрессии на его мать? Возможно, Сьюзен именно это имела в виду, когда сказала, что Миранда бросила его потому, что любила и не хотела, чтобы Филип видел ее в период прогрессирующей болезни.
С заднего сиденья раздался шорох — Сьюзен проснулась. Она с трудом разлепила глаза и некоторое время ошарашенно оглядывалась вокруг, словно не понимая, как она очутилась в чужой машине. Потом, поймав взгляд Филипа в зеркале, спросила, подавляя зевок:
— Где мы сейчас?
При этом она безуспешно пыталась спихнуть со своих колен морду Сократа, которую тот с завидным упорством укладывал обратно, не переставая умильно заглядывать в глаза сердитой женщине. Наверное, Сократ чувствует, что Сьюзен хороший человек, подумал Филип. Собаки всегда это чувствуют.
— Скоро привал! — весело объявил он. — Позавтракаем в ближайшем городке — и снова в путь.
— Я сожалею о том, что вы не узнали о мальчике раньше, — неожиданно сказала Сьюзен, словно подслушав его недавние мысли. — Миранда всегда говорила, что не знает, кто отец ребенка, и у меня не было причин ей не верить. Знаете, когда она бывала на подъеме, она вела такую… — Сьюзен замялась, — бурную жизнь, что потом действительно не могла вспомнить, с кем… ну… общалась. Но это была не ее вина.
Филип мрачно кивнул.
— Пару месяцев назад я решилась наконец разобрать вещи Миранды, — продолжила Сьюзен. — Тогда-то я и нашла вашу фотографию, Филип. Я сразу поняла, что вы отец моего племянника. Я подумала, что в любом случае вы имеете право знать, что Миранда родила от вас ребенка. Вы ведь не виноваты в том, что она была больна. Но прежде, чем знакомить вас с Эмери, я просто обязана была узнать, что вы за человек. Я прошу прощения за то, что расспрашивала о вас, но вы же понимаете, что это было необходимо.
— Большинство женщин просто положили бы фотографию обратно в коробку и забыли бы о ней, — сказал Филип.
— А большинство мужчин просто пожали бы плечами, узнав, что у них есть ребенок, — в тон ему ответила Сьюзен, — и не пожелали бы ничего об этом слышать.
— Сьюзен, расскажите мне о нем, — попросил Филип. — Я хочу знать о малыше все, начиная с той секунды, как он родился.
— У меня есть его фотография. Сейчас. — Сьюзен щелкнула замочком сумки и вскоре протянула Филипу снимок.
Продолжая вести машину, Филип с волнением вглядывался в изображение своего сына. Фотограф запечатлел маленького мальчика, сидящего на стуле. Он серьезно смотрел в объектив, руки сложены на коленях. На нем был бархатный костюмчик и синий бант на шее. Темные волосы и глаза, пухлые щечки, длинные пушистые ресницы — очаровательный малыш.
Прежде чем вернуть Сьюзен снимок, Филип еще раз взглянул на него.
— Я выглядел точно так же в этом возрасте, у меня есть старая фотография дома. — Его голос пресекся. — Только на меня, слава Богу, родители не нацепили бант.
— А что вы имеете против банта? Аккуратный и нарядный ребенок! — возмутилась Сьюзен. И, помолчав, добавила: — Когда я нашла вашу фотографию в вещах Миранды, у меня не возникло никаких сомнений. Эмери так похож на вас. У него такие же прекрасные карие глаза… — Она осеклась и покраснела.
Вот так так! — едва не присвистнул Филип. Сьюзен, оказывается, успела заметить мои «прекрасные карие глаза»!
— Сколько ему на этой фотографии? — спросил он, уводя разговор от опасной темы, чтобы не смущать Сьюзен.
— Снимок был сделан несколько месяцев назад. Это была его первая фотография, он так волновался…
— Первый снимок в жизни? Неужели у Миранды не было ни одной фотографии собственного сына?
Сьюзен промолчала, но все было понятно и без слов. Филип подумал о том, что эта хрупкая женщина всю жизнь должна была исправлять ошибки своей старшей сестры. Но этот груз — груз ответственности за маленького мальчика — был для нее слишком тяжел.
— Итак, расскажите мне о нем, — нетерпеливо поторопил Филип.
Сьюзен говорила о племяннике с такой нежностью и теплотой в голосе, что Филип понял: ее заботы о мальчике продиктованы не чувством долга пред умершей сестрой, а любовью — настоящей материнской любовью к малышу. Какие бы нелепые планы об идеальной семье Сьюзен ни вынашивала, какие бы глупости ни говорила, она заботилась об Эмери больше, чем родная мать.
— Миранда исчезала и появлялась, — в такт его мыслям сказала Сьюзен, — а я всегда была с ним рядом.
Сьюзен рассказывала о том, как Эмери впервые увидел снег и подумал, что он сладкий, а потом плакал от разочарования. О том, как он постоянно пытается затащить в ванну все свои игрушки, даже любимого плюшевого щенка. О том, как он любит кошку Мисти, а она его ненавидит и все время шипит на малыша.
Миранда приходила и уходила, а Сьюзен все это время была рядом с племянником, опекая и оберегая его.
Сьюзен все говорила и говорила, а Филип готов был слушать вечно. Он узнал, что Эмери любит грызть мел, а Сьюзен ругает его за это, о том, как однажды он схватил соседского щенка за нос, чтобы узнать, теплый тот или холодный. Сьюзен рассказала, что на четвертый день рождения она подарила племяннику игрушечную удочку и футбольный мяч.
— Хороший подарок для настоящего мужчины! — одобрил Филип.
Словом, Сьюзен была прекрасной матерью для его сына за одним лишь исключением: мир, который она создала вокруг мальчика, был слишком организован и стерилен.